Прошло время. Первый удар пришелся по тонкой шее, уже успевшей огрубеть от частых прикосновений. Ей было больно. Больно чувствовать, как грубый грязный ботинок ударяет со всей мощи и осколки Ее кожи разлетались в отдаленные углы еще не ветхой комнаты. Он давно не прикасался к ней, потому что Его больше не было. Был другой, который не видел в Ней ничего, кроме обычной шестиструнной гитары.

Сейчас Она давно не издает ни одного звука. Ни одной струны давно не держится на Ее изодранном грифе-шее. И ни одна душа не смотрит на нее с блаженством и желанием прикоснуться к ней…

Пройдет год и дом снесут. Ее душа будет вечно витать над жалким участком земли и издавать печальные звуки о былом счастье… Только счастье было не в восхищенных взглядах, не в разбивающихся сердцах, не в каплях слез… Счастье было в той музыке, в том единстве, которое создавали Он и Она.

Хочется верить, что есть те безумцы, которые могут соединиться с инструментом воедино. Хочется верить, что музыка, настоящая, искренняя, заставляющая останавливаться на месте и думать, еще жива. Хочется верить, что в музыке – душа. Хочется верить, что безумец не будет безумен без своей половины… Хочется верить, что половина не сможет быть половиной никому, кроме безумца. Хочется верить, что музыка способна дышать сквозь струны, к которым прикасается безумец.